Иван Иванович не был охотником. Кислый
запах выстрела, тёплая гниль болот, жёсткий свист уток в темнеющей синеве не
наполняли его сердце сладкой истомой.
Но друзья уговорили. Дали ружьё, сапоги и
прочую «амуницию».
- Ну, за удачу!
Звякнули кружки. Водка приятно обожгла горло.
После третьей Ивану Ивановичу охота стала
нравиться. После пятой он был уже заядлый охотник.
- Пора, мужики!
Сели в лодку. Ружьё приятно тяжелело в
руках, и Ивану Ивановичу казалось, что он в униформе, с патронташом под пузом,
силён и ловок.
- Ну, Иваныч, высаживайся! Утки во-он
оттуда тянут… Пали, а как стемнеет, мы тебя и уток заберём.
Иван Иванович угнездился в камышах,
которые скрыли его с головой. Под ногами чуть хлюпала вода. Ветерок обдувал
лицо.
На коричневый «батончик» камыша села синяя
стрекоза. Вращая огромными лакированными глазищами, следит за мошкой. Взлетела.
Завозилась в траве водяная мышь и стихла.
Вдруг, словно чёрный ком, просвистел над
головой чирок.
Иван Иванович дёрнулся и навскидку пальнул
в …стаю мошек.
- Эх, разиня! Внимательнее надо быть!
Вода словно зеркало с круглыми трещинками.
Рыба…
Вдруг на глади показалась плывущая…утка…не
утка…чёрное что-то. Иван Иванович прицелился. Ахнуло! «Чёрное» скрылось, словно
и не было.
- Эх, мазанул! Нет…нет!!!
Булькая и окрашивая кровью воду,
всплыла…крыса.
- Что за чёрт? Что это такое?
Иван Иванович, всё ещё удивляясь, вытащил
гильзу, подул в ствол (запахло кисло, но приятно) и забыл зарядить.
Горы вдали стали бархатными, словно
родные. Ветерок стих. С болот тянуло солнечной горечью.
Справа сдуплетили. Ещё и ещё…
- Да…Кузьмич не промахнётся, а я…
И тут огромная кряква, выставив алые лапы,
с шумом, с брызгами, тяжело прокатившись по воде, села под самым носом.
Иваныч от изумления тихо охнул и сжался.
Утка нагло крякнула и поплыла на Иваныча. Иван Иванович, медленно выставляя
ружьё, так задержал дыхание, что казалось: тело звенело, как туго надутый шар –
вот-вот лопнет.
«Ну, всё…моя, голубушка!» Нажал курок.
Чикнуло. «Осечка». Открыл – патрона не было. Утка ещё раз крякнула и скрылась в
камышах.
А Иван Иванович почему-то вспомнил, как
давно, в молодости, он провожал ночью деваху, и всё шло хорошо: деваха жила
одна. Они выпили водки. Упали в постель, и – тогда ещё у Ваньки – ну
ничегошеньки не вышло!
Иван Иванович до сих пор помнит, как
хохотала деваха, колыхаясь на кровати большим белым облаком, как он брёл домой
красный от стыда, такой красный, что, казалось, освещал дорогу.
Иван Иванович, как палкой, стеганул ружьём
по камышам и матюгнулся.
С гор сошёл бархат, они стали чужими.
Синева набухла тьмою. Камыш почернел. Иваныч поёжился. Хмель проходил.
Вдруг, словно звено бомбардировщиков (как
в старом фильме), на Иваныча стала стремительно наваливаться стая уток.
Ахнул выстрел. Вылетело оранжевое пламя. И
одна утка, переваливаясь, тяжело шлепнулось за спиной.
Иваныч бросил ружьё и ринулся на звук, но,
сделав пару прыжков, ухнул по пояс в вязкую жижу и, как бегемот, матерясь,
пополз обратно. Оказалось, что вокруг «пятачка» была трясина.
В сапогах хлюпало. Совсем рядом в
смертельной судороге хрипела и билась утка. Стихла.
- Чёрт бы взял эту охоту! Ну, ничего! Вон
уже первая звезда… Сейчас заберут. Напьюсь и обматерю их от души!
Иван Иванович стал сочинять забористую
речь, наслаждаясь своим остроумием.
Тёмная синева вся уже облеплена, словно
разноцветными леденцами, звёздами. Вода стала чёрной, и только лунный половичок
недвижно плывёт по ней.
Иваныч замёрз.
- Да что они, черти, так долго?! Уток уж
никаких нет! Эй! Мужики, мужики!!
Ноги от холода свело судорогой. Иваныч
начал топтаться, но от этого по колено ушёл в жижу. Он присел на корточки.
Стало легче. Сжался в комочек. Задремал. Что-то сначала мягко коснулось попы,
затем слегка сжало, и Иваныч вдруг понял, что сидит в воде. Вскочил и заревел…
Пылает нараспашку костёр, весело
потрескивает, смеясь язычками пламени. От котла с утками пахнет так, хоть ныряй
в него!
- Ну, за удачу! Пятнадцать крякашей – это вам не коробка спичек!
Выпили, закусили малосольными огурчиками,
вареной свининкой, колбаской. Налили и снова выпили.
- А я – не поверишь – сдуплетил и трёх, как
ножом!
- А это кто не пьёт? Грех, мужики, грех… Сейчас утка дойдёт –
разговеемся! Чья кружка?
- Братцы! А Иваныч-то где?!
- Мать твою… Да мы же его не забрали!
Охрипнув,
бросив ружьё в траву и смирившись, что сидеть ему до утра, Иваныч обречёно
задремал.
- Где ты его оставил?
- Да здесь где-то…Ночь. Ни хрена не видать!
- Пальни! Может, отзовётся…
Сквозь сон, как комариный писк, слышатся
голоса. Потом, как стена, всплывает фрегат и оглушительно палит пушка. Иваныч
очумело вскакивает.
- Да вот он! Наконец-то!
- Ну, как, Иваныч, охота? Сколько уток
завалил?
В
ответ Иваныч только злобно мычит.
