«Лысый» (по паспорту Иван Николаевич
Хрюлов) сидел в гараже на берегу реки и выпивал. Неделю назад он поймал два
мешка сазанов, удачно продал и запил.
-
И
что мы за народ?! Сами себе в карман
гадим… Что я пью? Зачем? – бормотал он, с ненавистью глядя на бутылку самогонки
и грязную миску с варёным сазаном. – Эх!
Почти у ног слепила сияющая рябь воды.
Мокрые травы сияли мягким светом, и вдали на стене промытого леса светилась
изумрудная полоса. Всё дышало покоем, добротой, лаской.
И Иван вспомнил детство, себя, загорелого,
беззаботного мальчугана, визг купающихся друзей, рыжее пламя костра, у которого
они грели похожие на слитки золота детские тела, солнечную горечь реки и
бескрайнее синее небо, распахнутое, как будущая жизнь.
Иван заскрипел зубами, быстро налил полную
кружку самогонки и выпил, судорожно кривя в плаче лицо.
-
Эх!
Мать её…жизнь! Всё! Прошла!
«А как?» - словно спросил его кто-то.
Как…Восемь классов. ПТУ. Работа в
леспромхозе шофёром. Тюрьма (пьяный он сбил бабу) Жена, не дождавшись, сошлась
с другим. Кочегарка. Ни семьи, ни детей и пьянка, пьянка…Вот только рыбалка и
успокаивала душу.
«А дальше?» - спросил кто-то.
А дальше, если повезёт, умру на ногах, а
нет – социальный приют.
-
А
там?
-
Что
«там»?
-
Что
скажешь Всевышнему?
Иван замотал головой, огляделся.
-
Горячка
что ли? Допил…- и закурил «Приму».
Среди зелени болот маячком белеет цапля.
Стог сена у леса – огромный боровик. Ножки нет – одна бурая шляпка, зачем-то
огороженная изгородью. А дальше дымка гор, облачка, как клочья пуха.
-
Бог…А
есть ли?
Иван вспомнил бабушку, маленькую, тихую
старушку…иконку…бабушкин горячий шёпот, словно и не старуха, а молодая девка
горячо молит кого-то о любви, счастье, суженом…и глаза её лучатся добротой и
любовью…бабушкины рассказы о Христе, как о близком, родном человеке, которого
можно обнять, потрогать…о Святом Духе будто бы сошедшем, как голубь, и
означающем рождение свыше…
Иван вмял в доски окурок, задумался, глядя
в грязную миску.
-
Верь!
– шепнул голос.
-
Кому?
Дай хоть знак!
И вдруг Иван увидел птицу – не голубя,
лучше, красивее: зеленовато-голубая, невиданная, небесная. Вкогтилась в край
миски и смотрит на Ивана строго, осуждающе.
-
Боже!
Дух Святой…- зашептал Иван и пал на колени, неумело крестясь.
Птица не улетала, смотрела на Ивана то
одним, то другим глазом, величаво поворачивая голову.
-
Боже,
знак подаёшь? К чему? К смерти?
Птица молчала.
-
Знаю,
Боже, живу, как свинья…Хуже! А поделать ничего не могу. Пью, пью по-чёрному.
Птица замотала головой.
-
Не
буду! Не буду! Вот те крест! - Иван размашисто перекрестился и гулко ударил
лбом в пол гаража. Долго не поднимал мокрого от слёз лица, слыша только удары
ликующего сердца, словно и не сердце, а колокол.
Что-то упало на лысину…мягкое,
мокрое…ещё…Иван осторожно тряхнул головой – на доске кусок сазана. Поднял
голову – птица жадно клевала рыбу. Всмотрелся: что за чёрт?! Грязная, голодная,
аж давится. Осторожно накрыл шапкой, сунул руку, схватил и начал разглядывать.
-
Да
это же, кажись, попугай…
Чрез неделю пришла девочка:
- Дяденька, это вы моего Кешу поймали? Мама
вам сто рублей просила отдать…
